Убит подо Ржевом

На конкурс "Эхо Великой Победы"

Убит подо Ржевом

Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жестоком налете.

Я не слышал разрыва,

Я не видел той вспышки,—

Точно в пропасть с обрыва —

И ни дна, ни покрышки...

Так начинается одно из самых знаменитых и пронзительных стихотворений Александра Твардовского о войне. Когда я беру в руки и начинаю уже в который раз читать какой–нибудь поэтический сборник его, то всякий раз открываю страницу именно с этим стихотворением. Прочитывая его, у меня всегда наворачиваются на глазах слезы, а сердце так защемит, что хоть впору к врачу обращаться. Всегда кажется, что не Твардовский писал это стихотворение, а мой отец, воевавший и погибший под Ржевом.

Моя покойная мама рассказывала об отце очень много, хотя прожили они с ним вместе совсем мало. Их семейное добро состояло из маминых девичьих тряпок да отцовского чемодана с книгами. Отец был страстный книголюб и любую свободную минутку отдавался любимому занятию.

Когда началась война, их, молодых ребят из Курганского села Пионер, срочно вызвали в районный центр Макушино, в райком комсомола. Это было утром, а после обеда он каким–то образом сумел сообщить маме о том, что их вечером отправляют в армию.

Никто из них не вернулся назад. Ни Николай Юрков, ни Андрей Медведев, ни мой отец Александр Трубчанинов, ни много–много других жителей небольшого зауральского селения.

По рассказам мамы узнаю, что сначала отец мой проходил военную службу в знаменитых Еланских лагерях под Камышловом, а через пару–другую месяцев попал под Москву. Там, под стенами нашей столицы, он принял боевое крещение, где в одном из тяжелых боев был ранен и к тому же обморожен.

Месяцы лечения в небольшом городке Павлово–на–Оке, что в бывшей Горьковской (ныне Нижегородской области). Много теплых писем писал он моей маме, которая их бережно хранила ни одно десятилетие, пока я их не отдал какому–то московскому журналисту, собиравшему материал о погибших фронтовиках Урала и Сибири. Накануне 40–летия Победы, он забрел к нам в поселок Тимирязевский. Кто–то из тимирязевцев навел его на меня, и я, не удосужившись заглянуть в его документы и понадеявшись на его журналистскую совесть и человеческую порядочность, безропотно отдал отцовские письма для публикации их в одной из столичных газет. Но никакой публикации я не видел, да и отцовские письма к нам с мамой уже не вернулись...

Пока отец лечился в Павловском госпитале, в марте 1942 года родился я. Мама успела выслать ему небольшую фотографию, на которой был запечатлен я новорожденный. Отец очень был рад моему появлению на свет Божий и хотел быстрейшего разгрома ненавистного врага.

После лечения — снова на фронт. Последнее отцовское письмо пришло из Москвы. Оно было написано на небольшом клочке бумаги с сообщением, что их отправляют на Калининский фронт в район Ржева.

Фронт горел, не стихая,

Как на теле рубец.

Я убит и не знаю,

Наш ли Ржев, наконец?..

Удержались ли наши

Там, на Среднем Дону?

Этот месяц был страшен,

Было все на кону...

Так написано в стихотворении Твардовского о страшной Ржевской мясорубке, где выйти живым было практически невозможно.

В 50–е — 60–е и 70–е годы о Ржевской битве писали скупо. Ни книг, ни фильмов, ни фронтовых воспоминаний. Только с началом гласности в 80–е годы стали появляться публикации и документальные телепередачи о событиях, происходивших в этом небольшом старинном русском городе.

Больше от отца писем не было. А вскоре, осенью 1942 года, мы с мамой получили похоронную на отца. Вслед за ней военфельдшер Найденов прислал маме небольшое письмецо, в котором сообщал, что ее муж Трубчанинов Александр Семенович был доставлен с тяжелыми ранениями в грудь и голову в их медсанбат из–под Ржева и 12 сентября умер.

Так началась черная полоса нашей с мамой жизни: для нее — вдовство, для меня — безотцовщина.

Не хочу описывать, что нам с ней пришлось пережить в эти труднейшие годы без мужа и отца. Будучи ребенком, я часто видел маму, плачущей над моей детской кроваткой. Нередко ей, как солдатской вдове, приходилось испытывать унижения от сельского начальства, которые знали, что ее защитить некому. За малейшие прегрешения ее увольняли с работы, но после маминого обращения к более высоким властям, восстанавливали.

Помнится мне один эпизод из моего раннего детства. Было мне семь или восемь лет и мылся я в нашей сельской общественной бане. Поднимая тяжелый таз с теплой водой, чтобы обкатиться, я не удержал его своими слабыми ручонками и уронил на ноги какому–то угрюмому мужику. Тот вскрикнул от боли и заорал на меня: «Расплодилась эта безотцовщина, и управы не нее никакой нет! Ничего хорошего от них ждать нечего. Вырастут из них бандиты и душегубы...»

Нет, господин незадачливый провидец, не помню я, чтобы кто–то из нашего безотцовского поколения стал бандитом или душегубом, никто не связал свою жизнь с преступной средой. Пусть мы не вышли в большие начальники, но мы росли честными и добрыми людьми. Нам многого не хватало, но мы не стали нищими или убогими, а старались жить по законам совести, чести и справедливости. Жить именно так завещали нам погибшие на фронте отцы. Будто голос моего отца, не вернувшегося с войны солдата, звучат строки Твардовского стихотворения:

Завещаю в той жизни

Вам счастливыми быть.

И родимой отчизне

С честью дальшеслужить.

...........................................

И беречь ее свято,

Братья, счастье свое —

В память воина — брата,

Что погиб за нее.

Стихотворение «Я убит подо Ржевом» было написано Александром Твардовским сразу же после войны. Хотя с тех пор прошло не одно десятилетие, оно остается актуальным и сейчас. Незаживающая боль о моем отце никогда не проходила, не проходит и не будет проходить в моем сыновнем сердце всю мою жизнь. Я всегда старался следовать заветам моего отца, погибшего в двадцатилетнем возрасте. Я пережил уже более трех отцовских жизней, и всякое в ней было: и хорошее и плохое. Пусть совершил немало ошибок и просчетов в тех или иных жизненных ситуациях, но всегда свято хранил память о своем отце, простом русском солдате.

Очень много времени прошло с того дня, когда умер мой тяжелораненый отец. Страна, за которую он воевал и погиб, стала теперь совсем другая. Не стало прежнего Советского Союза. Настали другие времена, а вместе с ними зазвучали совсем иные песни...

Не все, к сожаленью, берегут в своих сердцах священную память о Великой Отечественной воне и ее героях. Слышатся еще кое–где ненавистные голоса, что если бы победил Гитлер, то мы жили бы гораздо лучше, чем сейчас, приводя в пример благополучие немцев в побежденной когда–то Германии. Но наши отцы знали, за что они погибают, и умирали за нас, чтобы мы жили счастливо, не ведая никаких бед и лишений, никогда не видя ужасов кровопролитной войны.

Больно и очень тревожно узнавать, когда то здесь, то там память о минувшей войне напрочь вычеркивается кое у кого из памяти. Немало случаев, когда доморощенные вандалы оскверняют братские могилы, когда юные тупоголовые отморозки, потеряв человеческую совесть, продают обнаглевшим скупщикам боевые ордена и медали своих дедов и прадедов. Как ненавистны честным людям те беспамятные подонки, которые вламываются в жилища беспомощных фронтовиков или солдатских вдов и отбирают у них заслуженные пенсии и денежные накопления за нелегкие трудовые годы. И таких безобразных случаев, к сожалению, в нашей жизни немало.

По рассказам мамы, мой отец всегда был честным и порядочным человеком, как и его погибшие за Родину друзья. Я никогда не видел своего отца, только несколько пожелтевших фотографий хранят его до боли любимый образ.

Не хочу ставить вровень свои стихи со стихами великого Александра Твардовского. Эти вещи просто несовместимы. Но в моем самодельном поэтическом творчестве немало строк о войне, среди которых есть и стихи, посвященные моему погибшему отцу, написанные в разные годы. Вот одно из них:

Полвека я жду тебя, папа,

И ждать бесконечно готов.

Вот дождик осенний закапал

Слезами рыдающих вдов.

Смотрю я то вправо, то влево,

Но чаще гляжу я вперед —

Туда, где тебя подо Ржевом

Фашистский сразил пулемет.

Я жду все бессонные ночи

И долгие дни без конца.

Мне мама шептала: «Сыночек,

Ты очень похож на отца!»

В твое возвращение верю

Под тихий безрадостный дождь,

Что чудо свершится, и в двери

Ты к нам, долгожданный, войдешь...

...Давно я отцом стал и дедом,

Морщины у глаз пролегли.

Мы с мамой дождались Победы,

Дождаться тебя не смогли...

Вернулся хотя бы калекой

В тот май — в сорок пятом году.

Любимый мой папа, полвека

Тебя, неубитого, жду!..

Юрий Трубчанинов.

С. Уйское.

Поделиться

поделиться: