Чапаевские дубочки

Конечно, он не сравнится с тем, о котором песня “высокий…развесистый”, да он и не равняется, не в тех условиях вырос. Рядом со своими одногодками — липой и березой — он выглядит недоростком. Кора его потрескалась от непривычных для его семейства морозов. И все–таки это —дуб.\
Дуб — олицетворение крепости, прочности, силы и красоты. Дома из дуба стоят веками. Могуч, как дуб — это высшая оценка. Невзрачный, хилый не может быть дубом. Неряха… Да какой же это дуб?

Кроме всего прочего, дуб лечит.  Подружись с дубом, будь почаще с ним рядом, обнимись, как с другом, и ты почувствуешь прилив сил и бодрости. Дубовая кора — дубильные вещества. Вишь, даже термин придумали — дубильные, то есть прочные, как дуб.
У него уже есть сыновья и не одно поколение. Осенью школьники приходят к нему собрать красивых листьев для гербария. А дотошные хозяюшки–мастерицы просят у дуба листьев для засолки огурцов. Заметили они, что огурчики, засоленные с листьями дуба, не теряют свежести, упругости и отличаются терпким, приятным вкусом.
Приходят просто полюбоваться и папашей дубом, и, тем более, его стройными, уже не боящимися уральских морозов сыновьями.
Не богатырь дуб, (пока не богатырь), а знаменит. А знаменит он тем, что позволяет заглянуть в историю почти столетней давности.
Обезумевшие от страха красноармейцы, бегут, бросая оружие. Не успевшие перебежать по мосту, бросаются вплавь через реку. Паника… Разгром полный. Колчаковцы торжествуют!
Но… навстречу бегущим в беспорядке красным на бешеном галопе летит тачанка. У пулемета человек в папахе, к прицелу прильнул молодой боец с красной лентой на шапке. Тачанка врезается в толпу отступающих, разворачивается. Резкая пулеметная дробь отрезвляет бегущих красноармейцев. Пулеметчик сросся с “максимом”. Человек в папахе указывает цели. Цепи колчаковцев редеют, останавливаются. И вот уже они бегут в панике от красноармейцев.
—Чапаев! Чапаев! Ура!
Положение меняется на противоположное. Это один из эпизодов Гражданской войны на Урале, запечатленный в кинофильме “Чапаев”.
Чапаев! Кто из мальчишек не мечтал хоть бы чуточку походить на легендарного начальника двадцать пятой дивизии?
И когда к нам в музей попали несколько фотографий из его личной жизни, а книгу Д.А. Фурманова “Чапаев” разыскать в библиотеке было нетрудно, мы сразу же взялись за оформление стенда о Чапаеве. И тут — удача! В станице Пилючинской устроились на работу знакомые: брат Владимир и агроном березовский Ситников Николай Илларионович, и оба зовут посетить Чапаевские места.
Помните главу из книги “Пилючинский бой”. Такую возможность упускать нельзя! Обстановка позволяет. Летние каникулы. Школа готова к новому учебному году. Ничто не держит. Ехать! И немедленно!
Бузулукский район. Местность слабо холмистая. Леса непохожие на наши. Земля какая–то красная. Увалы. Где–то внизу течет речка Малый Кинель, впадающая в Волгу. Степные просторы. Это здесь сошлись в смертельной схватке лучшие силы колчака и передовые дивизии Фрунзе, в  числе ударных двадцать пятая Чапаевская.
Скоро Пилючино. Широкая ровная дорога, обрамленная вековыми деревьями, ведет к бывшей вотчине князей Волконских, к деревянному мосту через Малый Кинель. Видны обгорелые доски мощного настила. Массивные дубовые перила моста будто ошмалены паяльной лампой. Тоже работа когда–то бушевавшего здесь пожара.
Да ведь это тот мост, по которому вели наступление бойцы интернациональной  бригады! Они шли сквозь огонь в полном смысле слова.
А через реку рвались, несмотря на губительный пулеметный огонь бойцы–чапаевцы. Это здесь упала в воду сраженная белогвардейской пулей любимица дивизии Маруся Рябинина.
Неописуемое волнение! Оглядываешь окрестную панораму, пытаешься нарисовать картину Пилючинского боя. Где белые? Где красные? Где Чапаев? Скорей в станицу!
Всему свое время. Сначала навестить земляков, узнать у них, кто из пилючинцев видел легендарного начдива, кто помнит то время.
В шестидесятые годы, еще сохранились дома, где квартировали Чапаев и Фурманов, комиссар дивизии. Их квартиры ничем не выделялись среди казачьих домишек и домов. А у Чапаева В.И. хозяйка Забурдаева Анна, домишко вообще немудрой какой–то, с двускатной тесовой крышей. Анны Забурдаевой в живых уже не было. Хозяйничала в домишке ее дочь. Когда я представился: так, мол, и так, я — директор школы. Ехал аж с  Урала, из Челябинской области, повидать…, узнать…, рассказать… Она грубовато остановила поток моих просьб:
— Простите, но надоело уже…  Кто только не приезжал, кто не приходил? И из Москвы, и из Сибири, из заграницы были, а изба валится, крыша течет. Некогда мне! Ушел ни с чем.
Километрах в пяти от Пилючино жил бывший ординарец Чапаева, работавший лесником. Опять неудача — в отъезде и надолго.
И все–таки приехали мы не напрасно. В живых, оказывается, кузнец, ремонтировавший Чапаевского коня. Напросились к нему в гости. В просторной квартире кузнеца собрались и лично видевшие Чапая, и просто любопытные, пришедшие поглазеть на гостя с Урала.
Иван Константинович Мороз. Крепко сбитый казачина, косая сажень в плечах, немногословен, как и большинство представителей его профессии, зато жена его хоть сейчас в пропагандисты–лекторы.
— Иван Константинович,— спрашиваю,— если бы ты не знал, кто за красных, кто — колчаковец, кто — чапаевец, ты мог бы их отличить по поведению, по поступкам?
— Это колчаков от товарищей что ли?— Переспросил  кузнец. А как же. Они разные. Товарищи веселые, шумные ребята. Собираются они снедать, бурку на пол, устраиваются кружком, и все едят, будто из одного котла. А колчаки — каждый в своем углу, отвернутся друг от друга, боятся кто попросит что ли? Кто отберет.
— А чем–то добрым, хорошим запомнился Чапаев пилючинцам? Какую он оставил о себе память? Заговорили все разом, потом остепенились, дали высказаться старшим, очевидцам.
Иван–то Константинович не мастак говорить.
— Добрую память оставил о себе Василий Иванович. Ведь из орудий по станице почти не палили. Только по княжескому двору. Там у колчаков на крыше “максимка” стоял. Малость порушили колонну.
— Выборные наши по приказу Чапаева землю делили. По справедливости.
Вспомним, когда колчаковцы стали отступать, они конфисковали у станичников коней, телеги, брички, посадили на них пехоту и объездной дорогой стали уходить от красных. У чапаевских артиллеристов была очень выгодная позиция. Они без труда могли расстрелять отступающих беляков.
Но Чапаев рассудил иначе.
— Перебьем коней, возчиков. Горе будет на всю станицу. И начдив послал наперерез колчаковцам своих конников.
— Вот он какой был, Чапаев–то!— Подытожил один из стариков.
— Был бы живой Василий Иванович, сейчас не то было бы,— добавил другой дед.
В представлении старых казаков Чапаев по значимости, по важности был где–то рядом с В.И. Лениным.
— А Чапаева–то как помнишь, Иван Константинович, какой он человек? Ведь по–вашему по–казачьи, он — генерал.
— Да я его почти не видел. Погонов у товарищей не было. А дело было так.
— Ординарец евонный, Исаев Петр, привел коня. Серый в яблочках. Хороший конь. Говорит: “Могешь коня подковать? Самого командира конь! По мне, хоть самого, хоть не самого, а я подкую, как отцу родному. Конь ведь не знает, кого он носит: товарища или еще кого…
Тут в разговор вмешалась хозяйка:
— Ваня, ты про папиросы расскажи…
Кузнец отмахнулся.
— Нужны им папиросы. Им, вишь,  про Чапая надо. А про Чапая все. Подковал я серого, как надо…
Мы попросили рассказать подробнее. Иван Константинович достал кисет, неспеша свернул козью ножку набил ее содержимым из кисета, прикурил, окинул присутствующих торжественным взглядом. Вот сейчас будет что–то важное. Но терпение у его хозяйки лопнуло. Она не выдержала столь томительной паузы:
— Дождешь его! Да он и не расскажет, как было…
И она затрещала, успевай только запоминать да записывать. В итоге выяснилась картина.
Конь Чапаевский и в самом деле был хорош, а казаки понимали толк в конях. У кузницы собралось довольно народу. Кто на коня посмотреть, кто на Чапаевского ординарца. Петька успел подружиться с половиной жителей станицы.
Подошел выше среднего роста военный. Черные усы придавали его худощавому лицу строгое выражение. Лихо заломленная на одно ухо папаха и решительная, быстрая походка выдавали в нем командира.
Конь заржал, потянулся к военному, тот потрепал коня по шее, поднял переднюю ногу, осмотрел подкову, проверил другую, зыркнул по углам кузницы, среди многих похожих казаков определили, кто кузнец.
— Хорошая работа, кузнец. Подковал коня надежно. Сколько стоит твоя работа?
Иван Константинович обиделся.
— Колчакам ковал коней за так. Неужто со своих деньги брать буду?
Командир погладил усы, довольный улыбнулся.
—Исаев, отблагодари мастера!— сел на коня. Только бурка развевалась на скаку, будто крылья сокола.
Петька подарил кузнецу пачку папирос, в станице невиданное курево. А подавая красивую пачку спросил:
—Ты знаешь, кому коня–то ковал?
— Да я стольким коней перековал, всех и не упомнишь.
Петька передразнил кузнеца:
—Неупомнишь…Видал его? Дура! Ты же самому Чапаеву ковал коня! Не упомнишь,— добавил ординарец начдива насмешливо.
— Да, ну!— Кузнец пулей вылетел из дверей, и увидел только в конце станицы уже в окружении ординарцев скачущего Чапаева на седом в яблоках коне.
— Вот так я опростоволосился,— огорченно вздохнул старый кузнец.— Не рассмотрел Чапаева. Да и то сказать, он не выделялся ни фигурой, ни одеждой, никаких знаков отличия, только аккуратнее других, чище, строже. Видно, что не рядовой, а  что это — Чапаев, как было знать?
Много интересного узнали мы о Чапаеве от пилючинских казаков. Есть материал для музея, есть, что рассказать ребятишкам.
— А что на память взять, чтоб навечно?
— Что–то солидное с места, где бывал, жил, действовал Чапаев. Казаки пошутили:
— Разве наковальню из кузницы? Подкову? Веточку дуба?
— А что? Идея!
Решили вырастить дубовую рощицу из желудей дуба, под которым Чапаев проводил митинг, совещание, просто разговаривал с казаками.

Поделиться

поделиться: