Елена Казанцева из Бакала вспоминает, как фашисты искали партизан и забирали еду
«Мой отец Диваков Фёдор Осипович участвовал в боевых действиях против войск Колчака и атамана Семёнова. Окончил Кремлевскую школу и бронетанковые курсы в Ленинграде, воевал против басмачей в Средней Азии, был награжден орденом Трудового Красного Знамени Туркменской ССР. Перед войной был командиром в учебно-механическом полку в Калуге, позже начальником боевого обеспечения. В 1938 году объявлен «врагом народа» и арестован. Маме с тремя малолетними детьми было предложено освободить квартиру и покинуть военный городок. Она перебралась к родной сестре в Волоколамский район Московской области.
Здесь нас и застала война. Моей сестренке Гале было три года, брату Стасу тринадцать лет, а мне восемь, и я пошла в первый класс 1 сентября 1941 года. Проучилась в том году недолго. Начались бомбежки, во время одной из них школа была разрушена, а моя первая учительница погибла. Фронт приближался. Рассказывали о зверствах фашистов. Сельчане закапывали в землю ценные вещи и запасы продовольствия, выкапывали землянки. Вместе с братом мы выкопали землянку прямо за домом, в двух метрах от калитки. Мы гордились ею: она была просторная, со столом и лавками, с бревенчатым накатом сверху. Но отступающие советские бойцы сказали нам, что землянка построена неправильно. Если в дом попадет снаряд, нас может завалить бревнами, а во время пожара не выбраться из огня. Пришлось строить новую в двухстах метрах от дома в склоне оврага. Эту землянку мы строили наспех, так как немцы приближались. Они хотели встретить Октябрьские праздники в Москве, на Красной площади. Их натиск на Волоколамском направлении сдерживала панфиловская дивизия.
Немцы заняли нашу деревню Голубцово в конце октября. Они въехали в деревню на мотоциклах. Обходили дома с автоматом наперевес, открывая дверь ногой, держа наготове автомат, кричали: «Партизанен? Партизанен?» Не найдя партизан, требовали: «Матка, яйки, млеко, сало!» Потом ворошили барахло в поисках чего-то ценного. Один немец поддел штыком вещи в гардеробе, и выкатилась оттуда старая отцовская военная фуражка. Немцы схватили маму с криком: «Где красный командир?» Её вывели во двор, а мы, ребятишки, с плачем выбежали следом. К счастью, помог сосед. Он был в немецком плену во время Первой мировой войны и знал немецкий язык. Он объяснил немцам, что муж этой женщины «враг народа», арестован в 1938 году и находится в тюрьме. Маму отпустили, а фуражку мы немедленно сожгли.
А ночью был бой. Мы видели, как горят соседние дома. Прятались в своей землянке. В нашей деревне немцы долго не задержались, торопились в Москву. Они чувствовали себя тревожно в легких шинелях и пилотках в нашей снежной и морозной зиме. Их опасения скоро оправдались. Началось отступление. Деревню освободили в январе-феврале 1942 года, хотя бои то здесь, то там еще долго продолжались, бомбежки продолжались, артиллерийская канонада слышалась днем и ночью. С какой радостью встречали наших бойцов, все их звали к себе в дом, угощали тем, что было спрятано. Бойцы были уже в овчинных полушубках, в валенках, шапках-ушанках. Что им русская зима!
За отступающими немцами шли карательные отряды, сжигая и уничтожая то, что осталось. Пришли каратели и в нашу деревню, с большими канистрами бензина. Они появились поздно вечером и решили сначала переночевать, а утром приступить к делу. Но волею судьбы в тот же вечер к деревне вышел, отставший от своего отряда наш советский танк, он и выбил карателей.
Жалкое зрелище представляло отступление немцев. Скорченные от холода, закутанные, кто в женские платки, кто в одежде с чужого плеча, они устало брели по сугробам. Иногда заходили в избы и теперь уже униженно просили хлеба и как бы извиняясь, уходили. Хорошо запомнила эпизод, когда зимой в санях сидели немецкие солдаты, а сзади в привязанном к саням корыте, ехал еще один. Ему, видимо, не хватило места, а идти нужно. Но у нас сочувствия к ним не было. Они хоронили своих убитых прямо в наших деревенских палисадниках. После полного отступления всех откопали и сожгли в овраге. Смрад от этого в воздухе сохранялся долгое время.
Мама за период оккупации несколько раз ходила в Волоколамск, выменивала спрятанные вещи на продукты. Она рассказывала, что немцы в Волоколамске сожгли большое четырехэтажное здание, в котором находились военнопленные. Тех, кто пытался спастись, расстреливали. Рассказывала, что на площади повесили юных комсомольцев, участников партизанского сопротивления.
Обильно была полита кровью земля Подмосковья. В нескольких километрах от нас на станции Горюни погиб генерал Панфилов, а у разъезда Дубосеково 28 панфиловцев насмерть стояли, защищая дорогу на Москву.
Трудным было наше военное детство. Чего только не довелось увидеть и пережить. Мальчишки собирали в лесу, в поле автоматы, гранаты. За деревней нередко пытались опробовать их, и не всегда удачно. У одного подростка, товарища Стаса, граната взорвалась в руках, всего его искалечило. В другой раз брат Стас пришел домой, а у него вся телогрейка была изрешечена осколками. Досталось ему от мамы! В овраге стоял подбитый танк. Это было любимое место игр в войну. В угол дома моей подружки угодил огромный снаряд, но не взорвался. Так и торчал: нос в избе, хвост на улице. Что он таил в себе!
Больше всего мое детское воображение поразил такой факт. До войны в колхозе был председателем Парфенов, коммунист, уважаемый человек. Когда пришли немцы, они на общем собрании предложили выбрать старосту. И все выбрали его, бывшего председателя. Сам он нигде не показывался, а его жена вместе с немцами ходила по дворам, отбирая скот немцам на мясо. Было за все время раза два. Отбирали какую-нибудь животину у тех, у кого ее было много. Когда вернулись наши, Парфенова арестовали, увезли, в через некоторое время привезли попрощаться с семьей (у него было четверо сыновей, старший – мой ровесник). На санях стояла клетка из деревянных жердей, внутри которой находился Парфенов. В таком виде его провезли по селу и остановились у дома. Жена и дети плакали. Собравшиеся тоже не скрывали слез. Эту клетку я как сейчас вижу, это было ужасное зрелище. Больше о нем никто ничего не слышал.
…До сих пор для меня война не просто слово, а мучительные воспоминания. Я не могу смотреть фильмы о Великой Отечественной войне, они отзываются во мне невыносимой болью. Я плачу, когда слышу песни военных лет.«Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!», «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят», другие песни военных лет. Я помню, как они входили тогда в нашу жизнь. А «Бессмертный полк» - это лучшая память людям военного времени, погибшим и оставшимся в живых, и как здорово, что к этому шествию присоединяются люди разных стран».
Поделиться
поделиться:
