Один край поселка звали Сибирью

(Фрагменты из рассказа «Имя-отчество». Полностью рассказ опубликован в альманахе «Жизнь людей на Южном Урале» издательского дома «Губерния», 2005 год. – Вып. 1).

Василий Петров

Один край поселка звали Сибирью

(Фрагменты из рассказа «Имя-отчество». Полностью рассказ опубликован в альманахе «Жизнь людей на Южном Урале» издательского дома «Губерния», 2005 год. – Вып. 1).

…Вода в нашем озере была щелочная, для питья не годилась, а годилась для мытья в бане головы, волосы становились мягкими. Скот эту воду пил. А как-то у меня на ногах появились нарывы, так я искупался несколько раз – и нарывы эти сошли. У каждого хозяина был шахтный колодец, но и эту воду тоже не пили, солоновата была. А ездили за водой на озеро Мочище, верстах в трех от Каратабана, зимой же брали лом с лопатой,  привозили полные короба льда, его оттаивали и пили. Мы на заимку нашу ездили, там у нас колодец был, но лучше всего вода в Первом лесу, там жил кузнец и тоже имел свой колодец…

Родился я  22 марта 1904 года в поселке Каратабан. Поселок большой, около трехсот домов. Посреди поселка церковь, кирпичный дом, в котором жили попы; две школы: одна, у озера, женская, другая – мужская, размещалась в доме, где заседало поселковое правление и были отдельная дверь и высокое крыльцо с широкими, как садовая скамейка перилами. Лавки, каркасы с покатыми крышами для приезжих торговцев: базары собирались каждую среду… И три ветряка стояли за поселком, на них размалывали овес для свиней, коров и телят, а пшеницу на помол возили на жуликовскую мельницу. Один край поселка был проименован Сибирью, другой Амуром, и наша семья жила на Амуре. Отец мой, Григорьев Николай Иванович, был уроженец Каратабана, казачьего рода, мать, Анастасия Семеновна, в девичестве Енборисова, была из Кузнецова, что в версте от Каратабана.

Отец учительствовал в мужской школе, но он был, как сказали бы сейчас, недипломированный учитель, а его немножко подучил этому делу педагог из Дуванкуля, а за это, как рассказывал дядя Степан, наша семья вспахала и засеяла поле тому учителю и воду ему возила…

…Но вот в августе уже девятнадцатого года меня вызывают в станичное правление и говорят: лошади твои в Камбулаке у мужика такого-то. Я взял погонку и поехал за двадцать верст в Камбулак. То ли не поверил он мне – мальчишка, пятнадцати лет, - то ли себе хотел оставить лошадей, а только пришлось мне тыкать ему в бороду погонкой и называть приметы каждой лошади. И только тогда он вывел двух исхудавших, почти одров.

Приезжаю в Каратабан, а там каппелевцы. (Части колчаковского генерала В.О. Каппеля. Пояснение редакции). Только успел я травы накосить, еду к подворью, тут всадник наскочил: давай-давай на площадь! А на площади уже десятка два подвод, и на этих подводах ребятня и старики должны везть солдат. Со мной поехал и брат мой Николка.

Направление взяли на жуликовскую мельницу, от нее повернули к Александровке. Здесь, на краю поселка, в березняке стояли орудия и стреляли по Батуринской. Ох, натерпелись мы страху! Старик Ежов накрылся с головой рогожной подстилкой, да так и просидел до ночи, а ребятня кто как – кто плачет, а кто духарится, к позиции подползает, на пушки поближе глянуть… Утром в Батурино вошли, но не прошло и часу, как опять стрельба, теперь уже красные наступают. Нам приказали тем же путем ехать опять к Александровке. Иные возчики, посмекалистей, в этой канители ускакали по домам, а мы с Николкой остались и, в конце концов, оказались в бывшем поместье Жуликова, в Сарыкуле. В повозке нашей суконные одеяла, и к этим одеялам прикомандирован солдат.

Вот стал я просить, чтобы он отпустил нас. Нельзя! Однако отпустил меня одного, чтобы, значит, я просил в станице замену подводчикам. Я и поскакал в Каратабан, к атаману поселковому Гусеву. Во дворе оседланные кони, с крыльца сходят сам Гусев, его брат и сосед ихний Яков Васильевич. Брат Гусева как увидел меня – винтовку с плеча и наставил на меня: «Сучонок, твой отец не хочет воевать!». Гусев, тоже пьяный, брата стал успокаивать, а я в ту минуту убежал.

В тот день, однако, нас подменили, и мы вернулись в Каратабан. А те ребята, кто подменил нас, пришли домой только в конце осени, без лошадей, Ваня Карандашев – тот совсем не пришел… Глубокой осенью возвратился отец, война катилась все дальше от нас, по Сибири…