Пока есть Родина

Если в сердце горит огонёк доброты

О сокровенном

Пока есть Родина

Если в сердце горит огонёк доброты

Начну с банального: нет худа без добра.

Прошлый год для моей мамы стал настоящим испытанием: болезнь за болезнью, операция за операцией. Живут мои родители, Милютины Нина Григорьевна и Анатолий Петрович, в селе Полоцком Кизильского района. Ближайшая больница – в райцентре. В случае внезапной болезни – лишь бы успеть! До сих пор, слава Богу, успевали.

Но зимой у меня не было возможности оглядеться по сторонам, увидеть, как изменился родной край: все происходило слишком стремительно, да и работа не позволяла отвлечься на внешние «красоты». Зато во время моего отпуска, когда мама в очередной раз лежала в Кизильской больнице, всё было уже по-другому. Тревога за здоровье мамы не позволяла быть слишком наблюдательной, поэтому ко всему, что я увидела, я бы все-таки добавила слово «случайно».

После операции мама, хотя и ходила с осторожностью, но нуждалась в постоянном уходе. Я старалась ездить в Кизил почти каждый день. Лишь однажды была вынуждена пропустить два дня подряд. Приезжаю на третий день, а в больнице переполох: нет воды. Никакой! Нет воды и во всем Кизиле вот уже три дня. А на улице жара, которую до сих пор называют аномальной. Что делать? Иду за советом к медсестре.

– В селе воды нигде не найдете. Проблема даже и с бутилированной. А вы поезжайте... в Сибай, – говорит она мне сочувственно и вполне серьезно.

«Нет, – думаю я, – должны же еще остаться у людей колодцы. Пойду поищу по дворам».

Я захожу в первый попавшийся двор, почти напротив больницы. Вижу во дворе бабушку-башкирку.

– Апа, водички не найдется? – и показываю ей две пустые пластиковые бутылки. – В больнице совсем худо без воды.

–  Для больных найду, кызым. Зять вчера из родника целую флягу привез, – и протягивает мне ковшик.

Беру жестяной ковш, черпаю из фляги (а там воды-то уже меньше половины), осторожно наливаю драгоценную влагу через узкое горлышко бутылок.

– Зур рахмат, апа. Якши вода, – благодарю я хозяйку, с трудом  вспоминая полузабытый башкирский язык: моё раннее детство связано с Башкирией.

– Пожалуйста, дочка! – слышу в ответ на чистом русском языке. – А теперь иди. Тебя ждут. Иди с Богом!

И поднимает на меня глаза. Нет, не верю я, что в глазах у старых людей «жизни мало»! Это у рубцовской старушки, в стихотворении «Русский огонёк», война на время «притушила» жизнь. Но и в её сердце огонь доброты, простой, русской, не измеряемой никакими деньгами, не погас.

«Господь с тобой! Мы денег не берем», – сказала старушка усталому путнику, герою стихотворения Рубцова. «Иди с Богом!» – такими словами проводила меня со двора старушка-башкирка. И не было между нами никаких барьеров: ни языковых, ни кровных, ни каких бы, то ни было еще. А с моей стороны была еще и глубокая сердечная благодарность взрослой женщины, чудесным образом на короткое время на своей родной земле вдруг ставшей маленькой девочкой – «кызымкой».

Воды из двух бутылок – опять же чудесным образом – хватило на всю большую больничную палату. Как тут не вспомнить хлеб, которым Иисус более двух тысяч лет назад накормил пять тысяч человек! Если от души – то всем хватит!..

То, что зависит

от нас

А мне нужно было до отъезда последнего автобуса успеть побывать в районном отделе социальной защиты: донести документы, которые наша семья собирает на губернаторскую награду «Семейная доблесть». Иду через площадь возле сельского клуба. В центре этой площади когда-то была Аллея трудовой славы, которую открывала фотография моего отца, знатного и великого труженика из села Полоцкого.

Сразу за клубом – здание соцзащиты. Это так говорится: «здание». А по сути – старинный дом купеческой застройки. Безнадежно скрипящие, давно не крашенные половицы вмиг разрушают миф о «зажравшихся» чиновниках.

Меня встречает инспектор Светлана Валентиновна Лыкова, худенькая, усталая. «Почти всю ночь не спала: детей на комиссию возили, – объясняет она мне свою усталость. – А вы оставляйте все свои бумаги. Всё, что от меня зависит, сделаю».

Вот так! И не надо ей никаких «спущенных свыше» циркуляров по поводу того, «как вести себя с посетителями». Потому что она знает одно, самое главное: просто нужно делать всё (!!!), что от неё зависит.

Как делают всё возможное и невозможное в условиях удушающей, смертоносной жары и какого-то постоянного, обреченно-привычного безводья хирурги районной больницы Пётр Александрович Васильев, Рашид Саламатович Садыков. А также замечательный врач-гинеколог Галина Александровна Золочевская.

Я общалась с ней дважды. «Мне ведь здесь приходится и заведовать, и женщин наблюдать, и роды принимать», – говорит она мне. Я смотрела на неё и невольно любовалась: она – при всей своей чрезмерной занятости – умудряется оставаться редкой красавицей. «Сколько же ей лет?» – спрашивала я себя. «Да, действительно, время жалует только избранных», – это о ней, Галине Золочевской, матери взрослого сына. Во всем у неё гармония, даже в соответствии фамилии: у неё, на самом деле, и руки золотые, и душа!..

А мне пора было возвращаться домой, в Магнитогорск. Я попрощалась с мамой. Она осталась стоять на балконе и долго махала мне вслед рукой.

Коль сапоги начнёт тачать пирожник…

Вот знакомый вокзал. «Вот парадный подъезд...». Да, но не очень-то он парадный.

Когда я увидела его после многих лет, удивилась: у крыльца нет. . . ступенек. Ну или почти нет: они разрушились, развалились. С трудом преодолев такое «неудобство», вхожу. Скамеек для ожидающих рейса пассажиров... тоже нет. Зато есть касса. Но она закрыта. Зато открыта дверь. Вхожу туда.

– Здесь продают билеты до города? – кричу в пустоту коридора.

– Здесь... принимают обувь в ремонт, – слышу в ответ.

– ???

«Все выживают, как могут», – думаю без капли осуждения. И мучительно пытаюсь не вспомнить, забыть, что будет, «если хлеб будет печь сапожник, а сапоги тачать -пирожник». Да, увы, я знаю: будет беда. Но я не хочу верить, что с моей родиной случилась беда. Просто произошло какое-то временное (хотя и затянувшееся) затмение.

Я готова сама ополоуметь, чем вынести своему родному краю такой горький приговор. Да и какая же беда случилась, если, поймав мой немой вопрос, добродушная женщина-контролер сказала мне: «Идемте! Купите билет в автобусе: он проходящий».

Я поспешила сесть в первый автобус – на «перроне» их было два. Хорошо, что уточнила у водителя: «Вы – в город?» – «Нет, в Ершовку». В автобусе было много детей. «Надо же! В какую-то далекую неведомую Ершовку – и столько ребятишек!» – приятно удивилась я.

Вообще, поводов для приятного удивления Родина преподносит мне все-таки много. Мои родители-пенсионеры живут, как я уже сказала, отдельно: не хотят свой родной дом менять на город. Я же стараюсь быть в курсе всех их забот. Вот недавно, например, «закапризничал» у них электросчетчик. Проблема: ни суп сварить, ни чай вскипятить.

Узнав об этом, я обратилась по телефону в районное отделение компании «Энергосбыт». Готовая к непомерным расходам, прошу назвать мне расценки за их услуги. Каково же было моё удивление, когда энергетик Эмиль Раисович на том конце провода спокойно и твердо ответил мне: «Мы всё вашим родителям сделаем бесплатно. Всё! А заявку продиктуйте мне по телефону».

Да, прав был классик, сказавший про людей, что «милосердие иногда стучится в их сердца». В одном ошибся пророк Михаил Булгаков: не «иногда», а довольно часто. И  – слава Богу!

Эти глаза

напротив…

Как-то в коридоре Кизильской поликлиники я встретила через много-много лет, впервые после окончания школы, моего одноклассника. Он стоял перед дверью кабинета с надписью «Оформление инвалидности». Мне не хотелось верить, что ему — туда. Мы столько лет не виделись! Нам о многом надо успеть переговорить!

В школе он был моим соседом по парте: сидел сзади. Был убежденным или, как тогда говорили, пламенным комсомольцем. Любил и знал историю, много читал, умело спорил, имел на всё свою точку зрения. Все говорили, что его ждет «большое будущее».

Я с этим соглашалась и не соглашалась: разве может стать «великим» человек, который так ядовито смеется над моими глазами? Дело в том, что он на каждом шагу, при каждом удобном случае тихонько шипел мне: «А у тебя глаза зеленые. Как у лягушки! Такие не бывают!».

Я очень страдала от этого, начала даже стесняться своих «неправильно» зеленых глаз, боялась взглянуть на моего «злодея»-одноклассника.

Но однажды я всё-таки встретилась с ним взглядом и... У него глаза тоже были зелёные, только темные.

Повода для стыда у меня больше не было. Зато я поняла еще кое-что: в его глазах была неприкрытая нежность ко мне, которую он так долго, так старательно и так глупо скрывал... А сейчас у него на глазах были темные очки и он стоял в очереди в кабинет, где оформляется инвалидность. И в это пришлось поверить.

Как пришлось поверить и в то, что давно уже в Кизиле, который ассоциируется у меня с советским коммунистическим безбожным прошлым, есть действующий монастырь и действующая церковь. На территории монастыря, я, правда, никогда никого не видела. А вот двери церкви всегда открыты. Там рядом всегда оживленно беседуют люди.

Пока звонит

колокол

Нынешним летом возвращалась я домой не через Агаповку, а через Молжив, мысли мои и впечатления смешивались и переплетались. Я не могла сравнить фантастически разные дома по обеим сторонам дороги. Вернее, сравнить дворцы и избушки. Есть в этом хаосе, в этом смешении, что-то бесовское. Как будто из каждого «особнячного» окна несется адресованное лично мне или всем сидящим в потасканном автобусе пассажирам: «Обманули дурака на четыре кулака!».

Я не успевала даже подумать о «пятом кулаке», потому что всегда, особенно в начале лета, сразу после учебного года продолжала мыслить литературными терминами: сказывалась предэкзаменационная гонка.

Глядя на «блеск и нищету» Молжива, я все пыталась определить, чего здесь больше: антитезы (прямого противопоставления), оксюморона (сочетания несочетаемого) или уже гротеска (преувеличения, доведенного до ужасных размеров)? И не находила ответа. Зато успевала заметить редкие березки возле некоторых чудом сохранившихся «скоромных» домов. И мыслями возвращалась обратно, на родную кизильскую землю.

Нет, не случится беда с моей родиной! Пока возит издалека зять своей старенькой теще воду, предназначенную не «себе, любимой», а всем, кто в ней нуждается. Пока, несмотря на глубокую ночь и сорокаградусный мороз, дежурный врач-хирург Васильев -без тени неудовольствия на лице! - увидев экстренного больного, идет мыть руки, бросив на ходу послушным, добросовестным медсестрам: «Готовьте операционную!». Пока «даёт отмашку» на очередную новую жизнь красавица-врач Золочевская. Пока принципиально не выставляет счет незнакомым ему ветеранам инженер Эмиль Раисович. Пока скрипят старые половицы под ногами великодушной Светланы Лыковой. Пока едут ребятишки, а не только старики, домой, к себе, в неизвестную мне Ершовку. Пока приветливо распахнуты двери церкви. Пока звонит в ней колокол. Пока на подъезде к городу есть не только особняки с глухими заборами, а добротные скромные дома, с крашеными ставнями, с резными заборами, с березками в палисаднике...

Нет, я не призываю назад, в «хижины». Я понимаю, что это всё пусть благословенное, но уже прошлое. Я даже готова на эти сказочно выросшие дворцы посмотреть по-другому, если бы знала, что хотя бы в одном из них живет-поживает талантливый врач - представитель самой главной (я это точно знаю!) профессии на земле.

А еще мне очень хочется прогуляться по своему палисаднику...

Садик! Домик! Сынок! Доченька! Мамочка!..

Родина! Скромная! Застенчивая! Родная! Далекая, как моё детство...

Я ничего не забыла, родина. Я только вспоминать боюсь. Боюсь, что сердце не выдержит всей нежности, всей любви, которая вдруг как нахлынет...

Ничего, я справлюсь. Ты научила меня быть сильной. А если ослабею - тоже ничего: «слезами обольюсь» и, как клятву, прошепчу: «Я ничего не забуду. И ни от чего не отрекусь. Пока у меня есть ты, Родина».

Валентина Семенова,

учитель литературы школы №20 г. Магнитогорска

Поделиться

поделиться: