Елена Казанцева из Бакала – об ужасе пережитого в Волоколамском районе Московской области
Прежде чем начать рассказ о себе – небольшая предыстория. Мой отец Диваков Федор Осипович участвовал в боевых действиях против войск Колчака и атамана Семенова. Окончил Кремлевскую школу и бронетанковые курсы в Ленинграде, воевал против басмачей в Средней Азии, был награжден орденом Трудового Красного Знамени Туркменской ССР. Перед войной был командиром в учебно-механическом полку в Калуге, позже начальником боевого обеспечения. В 1938 году объявлен «врагом народа» и арестован. Маме с тремя малолетними детьми было предложено освободить квартиру и покинуть военный городок. Она перебралась к родной сестре в Волоколамский район Московской области.
Здесь нас и застала война. Моей сестренке Гале было три года, брату Стасу тринадцать лет, а мне восемь, и я пошла в первый класс 1 сентября 1941 года. Проучилась в том году недолго. Начались бомбежки, во время одной из них школа была разрушена, а моя первая учительница погибла. Фронт приближался. Рассказывали о зверствах фашистов. Сельчане закапывали в землю ценные вещи и запасы продовольствия, выкапывали землянки. Вместе с братом и мы выкопали землянку. Немцы приближались. Они хотели встретить Октябрьские праздники в Москве, на Красной площади. Их натиск на Волоколамском направлении сдерживала панфиловская дивизия.
…Немцы заняли нашу деревню Голубцово в конце октября. Был ясный морозный день. Они въехали в деревню на мотоциклах. Обходили дома с автоматом наперевес, открывая дверь ногой, держа наготове автомат, кричали: «Партизанен? Партизанен?» Не найдя партизан, требовали: «Матка, яйки, млеко, сало!» Потом ворошили барахло в поисках чего-то ценного, но ничего не находили: все было надежно спрятано. Один немец поддел штыком вещи в гардеробе, и выкатилась оттуда старая отцовская военная фуражка. Немцы схватили маму с криком: «Где красный командир?» Ее вывели во двор, а мы, ребятишки, с плачем выбежали следом. К счастью, помог сосед. Он был в немецком плену во время Первой мировой войны и знал немецкий язык. Он объяснил немцам, что муж этой женщины «враг народа», арестован в 1938 году и находится в тюрьме. Маму отпустили.
А ночью был бой. Мы сидели за печкой, прислушивались к стрельбе и взрывам. Было темно и страшно, окна были завешаны темной тканью. Я приподняла затемнение и увидела, что все соседние дома горят. Мама велела брату вести нас с сестренкой в землянку, а сама со своей сестрой (у которой мы жили) осталась спасать дом от огня. Мы, дети, бежали в темноте к землянке. Сверкали трассирующие пули, беспрестанно строчил пулемет, доносились оглушительные взрывы. До сих пор удивляюсь, как нас тогда бог помиловал.
К утру бой стих. Выйдя из землянки, мы увидели тлеющие пепелища, кое-где сохранившиеся дома, и среди дымящихся руин стоял наш дом. Зайдя в него, увидели, что в доме на полу, на охапках сена отдыхали немцы, на столе горой лежало оружие. В тот же день мы узнали, что наших соседей, всю семью, расстреляли. Они сидели в землянке, во время боя их приняли за партизан.
В нашей деревне немцы долго не задержались, торопились в Москву. Они чувствовали себя тревожно в легких шинелях и пилотках в нашей снежной и морозной зиме. Их опасения скоро оправдались. Началось отступление. Деревню освободили в январе-феврале 1942 года, хотя бои то здесь, то там еще долго продолжались, бомбежки продолжались, артиллерийская канонада слышалась днем и ночью. С какой радостью встречали наших бойцов, все их звали к себе в дом, угощали тем, что было спрятано. Бойцы наши были уже в овчинных полушубках, в валенках, шапках-ушанках. Что им русская зима!
Жалкое зрелище представляло отступление немцев. Скорченные от холода, закутанные, кто в женские платки, кто в одежде с чужого плеча, они устало брели по сугробам. Иногда заходили в избы и теперь уже униженно просили хлеба и, как бы извиняясь, уходили. Хорошо запомнила эпизод, когда зимой в санях сидели немецкие солдаты, а сзади в привязанном к саням корыте ехал еще один. Ему, видимо, не хватило места, а идти нужно. Но у нас сочувствия к ним не было. Они хоронили своих убитых прямо в наших деревенских палисадниках. После полного отступления (а за отступающими немцами шли карательные отряды, сжигая и уничтожая то, что осталось) всех откопали и сожгли в овраге. Смрад от этого в воздухе сохранялся долгое время.
Мама, за период оккупации, несколько раз ходила в Волоколамск, выменивала спрятанные вещи на продукты. Она рассказывала, что немцы в Волоколамске сожгли большое четырехэтажное здание, в котором находились военнопленные. Тех, кто пытался спастись, расстреливали. Рассказывала, что на площади повесили юных комсомольцев, участников партизанского сопротивления.Обильно была полита кровью земля Подмосковья. В нескольких километрах от нас на станции Горюни погиб генерал Панфилов, а у разъезда Дубосеково 28 панфиловцев насмерть стояли, защищая дорогу на Москву.
Трудным было наше военное детство. Чего только не довелось увидеть и пережить. Мальчишки собирали в лесу, в поле автоматы, гранаты. За деревней нередко пытались опробовать их, и не всегда удачно. У одного подростка, товарища Стаса, граната взорвалась в руках, всего его искалечило. В другой раз брат Стас пришел домой, а у него вся телогрейка была изрешечена осколками. Досталось ему от мамы! В овраге стоял подбитый танк. Это было любимое место игр в войну. В угол дома моей подружки угодил огромный снаряд, но не взорвался. Так и торчал: нос в избе, хвост на улице. Что он таил в себе?
Больше всего мое детское воображение поразил такой факт. До войны в колхозе был председателем Парфенов, коммунист, уважаемый человек. Когда пришли немцы, они на общем собрании предложили выбрать старосту. И все выбрали его, бывшего председателя. Сам он нигде не показывался, а его жена вместе с немцами ходила по дворам, отбирая скот немцам на мясо. Отбирали какую-нибудь животину у тех, у кого ее было много. Когда вернулись наши, Парфенова арестовали, увезли, а через некоторое время привезли попрощаться с семьей (у него было четверо сыновей, старший – мой ровесник). На санях стояла клетка из деревянных жердей, внутри которой находился Парфенов. В таком виде его провезли по селу и остановились у дома. Жена и дети плакали. Собравшиеся тоже не скрывали слез. Эту клетку я как сейчас вижу, это было ужасное зрелище. Больше о нем никто ничего не слышал.
Шли годы. Время залечивало военные раны, но они упорно напоминали о себе.Я окончила Московский государственный педагогический институт имени В.И. Ленина, по распределению проработала три года на Алтае.И совершенно неожиданно голодные военные годы напомнили о себе. Туберкулез. Почти год лечения и восстановления. Я снова вернулась в школу и проработала 45 лет в городе Бакале Саткинского района Челябинской области. И до сих пор для меня война не просто слово, а мучительные воспоминания. Я не могу смотреть фильмы о Великой Отечественной войне, они отзываются во мне невыносимой болью. Я плачу, когда слышу песни военных лет…»
Поделиться
поделиться:
