Призван с первого дня

Мы, дети послевоенных (конца сороковых — начала пятидесятых) годов, не шибко хранили боевые награды отцов. В какой–то степени и фронтовики к тому были причастны. После отмены выплаты «наградных» («по предложениям фронтовиков»), а потом объявления 9–го мая (опять же по просьбе трудящихся) рабочим днем многие сняли боевые награды с выходных пиджаков, гимнастерок и «поселили» их в ящики комодов.

Призван с первого дня    

Мы, дети послевоенных (конца сороковых — начала пятидесятых) годов, не шибко хранили боевые награды отцов. В какой–то степени и фронтовики к тому были причастны. После отмены выплаты «наградных» («по предложениям фронтовиков»), а потом объявления 9–го мая (опять же по просьбе трудящихся) рабочим днем многие сняли боевые награды с выходных пиджаков, гимнастерок и «поселили» их в ящики комодов. Нам, ребятне, не возбранялось брать их для своих целей. Использовали мы их просто — веревочку к награде, раскрутили и — кто выше. «Ракетками» такие снарядики назывались. Особо у нас ценились ордена — там на шток нитку намотал, гаечкой зажал и — раскручивай! Быстро и без труда. Так вот и запустил я в небытие отцовские боевые. Простите нас, тогдашних несмышленышей, солдаты Великой Отечественной, те, кто живы и, если можете, ушедшие. Прости, отец.

...Для отца война началась в утро ее начала, часов на шесть раньше, чем для большинства магнитогорцев. Со своей первой женой, которая «ждать» не стала, собирались в парк культуры и отдыха. Стук в дверь. На пороге — старший лейтенант госбезопасности.

— Младший командир (такие звания присваивались в 1927 году во время прохождения действительной службы. Авт.) Власов Севастьян Николаевич?

— Я...

— Сорок минут на сборы и прочее.

— Да Вы–то кто такой, в чем дело?

— Старший лейтенант Карабут. Война, Семен, война!..

Так началась затянувшаяся до июня сорок пятого отцовская фронтовая дорога, доведшая его до Вены.

В тот же полдень поезд, в котором первый вагон заняли «действительники», тронулся от вокзала.

Потом отец вспоминал:

— Спрашиваю, куда едем, боялся очень, что на восточную границу. Там солдаты с голоду мерли.

— Не бойся,— говорит Карабут, — едем туда, где порохом пахнет.

Впрочем, не только его запах нюхнуть довелось. Дважды в составе Первого гвардейского кавалерийского корпуса под командованием (тогда генерал–майора, а позже командующего армией) генерал–полковника П. П. Белова отец участвовал в прорывах немецких войск под Москвой. Резали коммуникации противника, громили его тылы, не давая «Тайфуну» набрать силу.

Из «Воспоминаний и размышлений» Г. К. Жукова:

«...Особо отличился корпус Белова. Первым прорывом нанеся удары по вражеским коммуникациям, его войска отсрочили наступление немцев на два–три дня, что было тогда главным. Вторым своим прорывом Белов, по сути, лишил противника возможности подвоза средств для организации сопротивления нашему наступлению. Выполнив задачу, Белов четко согласовал с командованием фронта, время и место выхода корпуса из тылов противника, чего не сделал командир Второго кавкорпуса т. Доватор...»

Да, и в тот раз Белов сумел сохранить и вывести к своим боевую часть. Но какой она осталась?

Из воспоминаний отца:

— В прорыв ушло нас тысяч тридцать. Вышли из него, ну, тысяч шесть... В последние пару недель конской падалью питались: из туш павших лошадей вырезали куски и ели сырыми («огонь — ни–ни»), даже без соли.

И все же генерал Белов свою боевую часть через сделанный ему навстречу прорыв фронта врага вывел. А вот прикрывали ее отход порядка двух сотен бойцов — заслон. Среди них свела судьба отца с тем самым Карабутом. Как потом сложились судьбы остальных — неизвестно. А вот старлей с сержантом из–под снарядного засыпа выбрались даже невредимыми. Как же пригодилось им свое здоровье вскоре!

Из воспоминаний отца:

— Третий день идем к своим. Оголодали — без мочи! А по лесу всякая живность — коровы от бомбежек с подворий сбежали. Говорю Карабуту, стрельни, мол, одну (свой–то карабин об чужую каску поломал). Нет, говорит, всего один патрон в нагане... Может, по–казачьи, подкрадешься, да ножиком.

Не получилось тогда с коровкой. Ну да скоро свой промах поправил. ...Через плотинку нам надо было переходить, а там трое часовых — один с нашего края, другие — на том краю. Карабут мне: «Первый — твой, а я — тех». И тихо так плывнул. Только и увидел старлея, когда он под ноги часовому вскинулся. Ну, а мне со «своим» надо... В общем, перебегаю и... четыре трупа вижу. От неожиданности обращаюсь прямо по Уставу: «Товарищ старший лейтенант, как же...» А он мне в рот кулак. Тихо, мол. И точно — патруль с собаками. Ну да и мы не голорукими стали — пять автоматов с запасными обоймами. Но все обошлось: то ли действительно нас не заметили, то ли вид сделали, решив не рисковать жизнями. А следующей ночью мы перебрались к своим. Трое суток нас мурыжили в особом отделе, а потом мне — старшего сержанта и Красную Звезду. И назначение помощником командира автомобильного взвода. Карабут получил капитанское звание, орден Красного Знамени и новое назначение, а куда, я тогда не знал — развели нас фронтовые дороги. Еще раз довелось свидеться после Победы, когда мы возвращались на Родину и пересекли госграницу на участке его, уже полковника, отряда. Тогда–то и доспросил его про тот случай на плотинке, как он с четырьмя управился?

— Так я же три года в пограничниках служил, кое–какие навыки приобрел.

— А не стреляли–то почему?

— Так, последний патрон для себя берег. Мне в плен никак нельзя было.

Потом отец долго пытался найти своего первого фронтового командира, но безуспешно. Однако помнил его до последних дней...

В. Власов

(Владимиров).

Поделиться

поделиться: